Люди, которые это будут читать, узнают, что борцы с экстремизмом, или как это тогда еще называлось в 2005, и их подопечные, девятый год вытворяют с моей скромной персоной. Уверен, что придет время и они понесут ответственность по закону установленному государством. Похоже, в нашем государстве подследственного нужно уничтожать, а если его невозможно уничтожать в тюрьме, то вокруг него нужно создавать условия невыносимые для жизни.
С экстремизмом же нужно бороться. Тут тебе и галочка, где надо, и повышение по службе, а там гляди и звездочка нарисуется. Борьба с экстремизмом, в моем случае, является целенаправленным уничтожением человека, вина которого, в отношении самого экстремизма, не доказана в суде.Как из меня сделали экстремиста
Все началось в 2005 году, после конфликта с гастарбайтером около подъезда моего дома. Тогда их привезли в Строгино в таком количестве, чтобы примерно хватало на каждый тротуар. Я тогда ответил одному на хамство в свой адрес, физически пострадавшего не было. Зато было другое. В 2004 году, когда начался этот наплыв миграции в район, количество которой можно было объяснить лишь желанием на этом заработать, не обращая внимания на разрушение привычного культурного уклада, Путин, находясь в зените своей политической славы, произнес: «Не только государственные органы, но и общество должно незамедлительно реагировать на любые проявления ксенофобии... решительно бороться с ещё встречающимися проявлениями инфекции бытового национализма". Чем для меня обернулась эта фраза (коих тогда было множество), символизирующая собой идеологическую направленность в либеральной политике, и что характерно, направленность одностороннюю, как абсолютная правда, не требующая доказательств, я и попытаюсь рассказать.
Вспоминать обо всем этом для меня будет так же неприятно, как вероятно и вам читать, но без детального описание всего того, что там творилось, невозможно будет понять события происходящие со мной впоследствии.Не помню, чтобы я как-то противопоставлял себя существующей власти, по натуре человек аполитичный, я жил обычной жизнью, которой живут миллионы моих сограждан, погруженный в семейные заботы, в необходимость зарабатывать деньги, в свои увлечения, строил какие-то планы на будущее. Тогда мне было 28, я был молод и в каких-то вопросах наивен. Тот конфликт с гастарбайтером вряд ли грозил мне серьезным наказанием, но на фоне нагнетаемой истерии вокруг межэтнических отношений, нашелся кто-то очень предприимчивый, который и начал отрабатывать политический заказ. Националистом я никогда не был, по крайней мере в своих глазах. Здесь будет уместным обозначить мою позицию. Я буду говорить от лица гражданина, который столкнулся с беззаконием, по отношению к себе, вне идеологических шор и интересов какой-либо узкой политической группы. То, что они там по поводу меня себе воображают - не имеет никакого юридического обоснования. Но террор начинается с момента, когда потенциальной жертве присваивается подходящее название. У них есть множество вариантов - фашист, нацист, ксенофоб, экстремист, опасен для общества. Мне пришлось испытать на себе всю прелесть этих названий и узнать, что такое "незамедлительное реагирование" и "решительная борьба".
В жизни случается разное, порою такое, после чего ты чувствуешь, что все рушится, ты пытаешься сохранить самообладание, взять себя в руки. Тем июльским утром, я возвращался домой в таком состоянии. Проходя мимо помойки, я поймал вызывающий взгляд гастарбайтера и плевок в свою сторону. Я задал ему вопрос: ты зачем это делаешь? Детина, на голову выше меня, ухмыляясь, ответил: просто. Я что-то ему сказал грубо в ответ. Гастарбайтер схватить меня за руку, предлагая отойти, поговорить, я выхватил руку и пригрозил милицией. Через какое-то время я снова вышел на улицу и направился к универсаму, слыша за своей спиной, на ломаном русском: вон смотри, опять этот идет. Я шел, уже никак не реагируя на все это, думая про себя: куда же теперь деваться, ни по воздуху же летать, чтобы не потревожить этих удивительных людей. Обычно такие вещи пытаешься сразу выкинуть из головы, как какую-то нелепость, но где-то внутри это все равно остается. Было лето, чей-то день рождения. Я возвращался домой и ударил нагой по двери помойки, потом увидел куда-то убегающего гастарбайтера. Я подошел к своему подъезду и сел на лавочку. Где-то через минут десять подъехал черный джип, из него вышел этот гастарбайтер и хозяин джипа, восточных кровей. Они подошли ко мне, гастарбайтер махал у меня перед лицом веером, как заправский кореш, что-то объясняя, типа, типа... Я пошел домой. На следующий день двор огласил мерзкий скрежет. Я посмотрел в окно и увидел внизу толпу гастарбайтеров, которые под предводительством улыбающегося молодого человека, смотрящего на мои окна, корежили двери помойки. После этого толпа собралась около моего подъезда. Они стояли там какое-то время, потом построились и пошли туда, где, вероятно, и была их дислокация. Позже я узнал, что русская семья, работающая дворниками, в соседнем доме, была уволена. Вместо них появился какой-то подросток, из солнечной страны, с мобильником вместо мозга. Буквально в эти же дни, выходя из подъезда, я увидел две большие иномарки, стоящие по обеим сторонам дороги. Дети номенклатуры, делающие бизнес на иностранных рабах, интересовались: кто это у нас там такой выступает? Так я соприкоснулся с какой-то другой реальностью.
Начались демонстративные преследования и угрозы от довольно таки большого количества людей, которые постоянно сменяли друг друга. Разной национальности и возраста. Мое заявление в милицию не приняли за отсутствием состава преступления. Через несколько месяцев такой обработки от эмоционального напряжения я оказался на больничной койки.
Это то, что творилось после и далее в течении многих лет вплоть до сего дня.
Суд всегда выслушивает обе стороны и опрашивает множество людей с одной целью - понять, как же все было на самом деле, но здесь был не суд, а судилище, в котором принимали участия люди, наверняка представляющие себе, что такое презумпция невиновности, но, к сожалению, лишенные совести. Судилище это называется "профилактика экстремизма".
"Профилактика", это такая форма общественного садизма, по наискиванию кого-то из спецслужб, когда данные о человеке распространяются по их каналам, и его начинают изводить. Одно из их главных издевательств заключается в том, что каждый из преследователей, поджидая, или узнавая человека на улице, в транспорте и т.д. начинает харкать, кашлять, или издавать какие-то нечеловеческие звуки, с помощью своего рта, в его адрес, напоминая собой бешеную собаку. Перед такой социальной "профилактикой" объект, то есть человек, предварительно обрабатывается: группа отморозков его преследует так, чтобы он это видел, и угрожает, ему или его близким, идущим рядом, и затем кто-то из них делает одну и ту же, казалось бы, совершенно бессмысленную вещь, например, кашляет. Это для того, чтобы у объекта выработалась привязка опасности, например, к обычному кашлю, рядом с ним. Такая тонкая форма садизма. Затем неугодного, уже изрядно потрепанного, передают на съедение "обществу", которому представитель спецслужб зачитывает состряпанную небылицу, пострашнее, о которой сам неугодный даже и не подозревает. Поскольку борец с экстремизмом вовлекает в свои игрища огромное количество людей, почти из всех слоев общества, тут и откровенные мрази, разные общественные животные, из молодежных организаций, местные пупки, их холуи, гастарбайтеры, взволнованные граждане, подростки, - то жизнь человека быстро превращается в ад.
Используются методы психического воздействия для подавления человека. Автомобиль с мерзкой писчалкой, пропущенной через усилитель, ставят под окном дома и нанимают кого-то, периодически жать на кнопку пульта, превращая тем самым квартиру в камеру пыток. Их люди, с промытыми мозгами, включая подростков, которых они успешно вовлекают в борьбу, бегают за "подозреваемым" и доводят человека до безумия кашлем. Такое происходит ежедневно, на протяжении многих лет. Фашисты в концлагерях сводили людей с ума, раздражающим психику звуком, эти ничем от них не отличаются. Моя привычная жизнь в обществе прекратилась, осталось только ежедневное выживание и боль.
Правоохранительные органы говорят о безопасности, но я не чувствую себя в безопасности; они говорят о безопасности общества как о своей главной прерогативе, но от кого они защищают это общество, от того кто по отношению к ним не чувствует себя в безопасности? Разве я не являюсь частью общества, о безопасности которого они так ратуют? Психологические пытки - остаются пытками, даже если их последствия невозможно доказать и привлечь за это по закону (именно этот момент делает их столь привлекательными). И все эти годы - без единого слова, хоть как-то объясняющего мне происходящее. Я не знаю, кого они там из себя вообразили, может быть борцами с фашизмом, не меньше, но в уголовном кодексе это называется сговором, клеветой, преследованием (многолетним преследованием), и издевательствами с особым цинизмом, которые можно приравнять к террору, то есть создание вокруг человека условий невыносимых для его жизни. Помимо официальной установки для правоохранительных органов, в отношении экстремизма, скажем так весьма странной, если это касается обычных граждан (но это человек может думать о себе как о гражданине, а о нем могут думать совсем по другому, в силу определенных причин) это можно объяснить тем, что их обвинения не находят доказательств. Не находит доказательства то, в чем они изначально обвинили человека, и теперь им ничего другого не остается как заниматься преследованием и психологическим прессом, выдавая это за борьбу с экстремизмом, и чего им там еще может прийти в голову. И здесь просматривается то, как они противоречат своей же собственной прерогативе, что показывает, до какой степени это уводит нас от объективности и законности. Такой увод от фактической уголовной составляющей дела в иррациональную, свидетельствует либо о некомпетентности, либо о попытке создать видимость чего-либо на пустом месте.
Кто узнает обо всем этом? Кому вообще есть дело до, по большому счету, неизвестного человека? И кто сможет с уверенностью утверждать, что он, действительно, не представляет опасности? И поскольку это так, то они могут делать, что им заблагорассудится. Они так думают и утверждаются в ощущении своей безнаказанности. Я ни в коем случае не обвиняю в этом весь состав правоохранительных органов, многие из которых, я уверен, люди приличные. Если за этим стоит кто-то, делающий на этом свою служебную карьеру, то происходящее вокруг моей скромной персоны - становится понятным.
Я хочу быть правильно понят: сколько человек может выдержать такое, без ущерба для своего здоровья - неделю, месяц, год, два года? - это продолжается уже девятый год. Это делается осознанно и целенаправленно. Постоянный стресс, при моем уже подорванном здоровье и второй группе инвалидности, по сути является циничным издевательством, которое может закончиться моей смертью.
Борцы с экстремизмом в России не утруждают себя ни законом, ни тем, что у людей называется совестью, но я думаю, что найдется множество людей, которые этими качествами обладают, и вся это их тихомолочка, о которой, наверно, известно уже четверти населения Москвы, закончится для меня не так печально.
Андрей Александрович Кутузов
Свежие комментарии